Результаты поиска: арест
МИРНЫЙ ТРАКТАТ, ЗАКЛЮЧЕННЫЙ МЕЖДУ РОССИЕЙ И ШВЕЦИЕЙ
5 (17) сентября 1809 г.
Или Фридрихсгамский мирный договор 1809 г. Заключен между Россией и Швецией по итогам войны между Россией и Швецией 1808 — 1809 гг., в ходе которой Россия сумела полностью оккупировать Финляндию и разгромить шведские войска. Согласно мирному договору, вся Финляндия (включая Алендские острова) отходила к России. Допускалось переселение шведского населения из Финляндии в Швецию и в обратном направлении. Швеция должна была заключить мир с Наполеоном (она была непременным участником всех антифранцузских коалиций). После заключения мира было образовано Великое княжество Финляндское со своей конституцией, вошедшее в состав России.
Подписан от имени России — H.П. Pумянцeвым. Договор завершил русско-шведскую войну 1808-1809 гг., ставным итогом которой было вхождение Финляндии в состав России на правах автономного княжества.
Из исторического словаря:
ФРИДРИХСГАМСКИЙ МИРНЫЙ ДОГОВОР 1809 г. заключен 5 (17) сентября во Фридрихсгаме (совр. Хамина, Финляндия). Подписан со стороны: России — Н. П. Румянцевым и Д. М. Алопеусом, Швеции — К. Стедингом и А. Шельдебрандтом. Завершил Русско-шведскую войну 1808—1809 гг. — последнюю войну между Россией и Швецией.
По договору Шведия признавала присоединение Финляндии к России, объявленное еще в ходе войны Манифестом Александра I от 20 марта 1808 г. Граница устанавливалась по Ботническому заливу, рекам Торнео и Муонио. Финны, проживавшие в Швеции, и шведы, проживавшие в Финляндии, могли возвратиться на свою родину со всем своим имуществом.
Швеция обязалась расторгнуть союз с Великобританией, заключить союз с Францией и Данией, примкнуть к континентальной блокаде Англии.
Россия обязалась сохранить прежние законы и Сейм Финляндии, которая вошла в состав империи как Великое княжество Финляндское.
Орлов А.С., Георгиева Н.Г., Георгиев В.А. Исторический словарь. 2-е изд. М., 2012, с. 542.
Завершил русско-шведскую войну
Фридрихсгамский мирный договор 1809 года — между Россией и Швецией подписан 17. IX со стороны России — графом Н. П. Румянцевым (…) и Д. Алопеусом и со стороны Швеции — бароном Л. Стедингом и полковником Скиэльдебрандтом; завершил русско-шведскую войну 1808-1809 годов.
По произведённому во время тильзитского свидания разделу сфер влияния между Францией и Россией Александр I получил свободу рук на севере, где он ставил своей целью отторжение от Швеции Финляндии. На войну с Швецией, участницей почти всех антифранцузских коалиций, подталкивал Александра и Наполеон I. Русско-шведская война 1808-1809 годов привела к полной оккупации Финляндии русскими силами и к разгрому шведских войск. Мирные переговоры в Фридрихсгаме начались в июне 1809 года.
Согласно Фридрихсгамскому мирному договору вся Финляндия (включая Аландские о-ва) отходила к России. Граница устанавливалась по рекам Торнео и Муонио. Финны, проживавшие в Швеции, и шведы, проживавшие в Финляндии, могли беспрепятственно вернуться со всем своим имуществом на родину. Впредь до заключения нового русско-шведского торгового договора восстанавливалась нарушенная войной полная свобода торговли между Швецией и Финляндией. Швеция обязывалась заключить мир с Наполеоном и его вассалами.
После заключения Фридрихсгамского мирного договора было образовано Великое княжество Финляндское со своей конституцией, но в качестве составной и неотъемлемой части Российской империи.
Дипломатический словарь. Гл. ред. А. Я. Вышинский и С. А. Лозовский. М., 1948.
Текст договора:
Божиею милостью, Мы Александр первый Император и Самодержец Всероссийский: (….), и прочая., и прочая., и прочая
Объявляем через сие, что по взаимному соглашению между Нами и его величеством королем шведским обоюдными полномочными Нашими вследствие данных им надлежащих полномочий заключен и подписан в Фридрихсгаме 5/17 сентября сего года мирный договор, который от слова до слова гласит тако:
Во имя Пресвятыя и нераздельныя Троицы.
Его Величество Император Всероссийский и Его Величество Король Шведский, одушевляемы равномерным желанием прекратить бедствия войны доставлением выгод мира и восстановить связь и доброе согласие между их державами, избрали для сего своими полномочными, а именно: Его Величество Император Всероссийский: Графа Николая Румянцева, Своего Действительного Тайного Советника, Члена Государственного Совета, Министра Иностранных Дел, Действительного Каммергера, орденов Св. Андрея, Св. Александра Невского, Св. Владимира Большого Креста и Св. Анны первых классов, Французского Почетного Легиона большого Орла, Королевских Прусских черного и красного Орла и Голландского Союза Кавалера, и Давида Алопеуса Своего Действительного Каммергера, орденов Св. Владимира Большого Креста второй степени, Св. Анны первого класса Кавалера; а Его Величество Король Шведский: барона Курта Людвига Богислава Христофа Стединга, одного из вельмож Королевства Шведского, армии Его Генерала от инфантерии, орденов Его Кавалера и Командора, ордена Меча большого креста, Св. Андрея, Св. Александра Невского и Св. Анны первого класса Кавалера, и Андрея Фридриха Скиэльдебрандта, полковника и Его ордена Меча Командора,- которые по размене взаимных надлежащих полномочий постановили нижеследующие статьи:
Ст. I. Мир, дружба и доброе согласие пребудет отныне между Его Величеством Императором Всероссийским и его величеством королем шведским; Высокие договаривающиеся стороны приложат все свое старание о сохранении совершенного согласия между ними, их государствами и подданными, избегая рачительно того, что могло бы поколебать впредь соединение, счастливо ныне восстановляемое.
Ст. II. Поелику Его Величества Император Всероссийский изъявил непременную решимость не отделать своих выгод от польз своих союзников, а его Величество Король Шведский желает в пользу своих подданных по всей возможности распространить благотворное действие мира, то Его Королевское Величество обещает и обязывается самым формальным и наисильнейшим образом не упускать из виду ничего, что с его стороны может споспешествовать скорому заключению мира между Им и Его Величеством Императором Французским, Королем Итальянским и Его Величеством Королем Датским и Норвежским, помощью переговоров непосредственно с сими Державами уже открывшихся.
Ст. III. Его Величество Король Шведский, в явное доказательство своего желания возобновить искреннейшие отношения с августейшими союзниками Его Величества Императора Всероссийского, обещает приступить к системе твердой земли, с ограничениями, кои подробнее постановлены будут в переговорах, имеющих последовать между Швецией, Францией и Данией.
Между тем его величество Король Шведский с самого размена ратификаций сего трактата обязуется повелеть, чтобы вход в порты Королевства Шведского был воспрещен как военным кораблям, так и купеческим судам Великобританским, предоставляя привоз соли и колониальных произведений соделавшихся от употребления необходимыми для жителей шведских.
С своей стороны Его Величество Император Всероссийский обещает впредь принять за благо все ограничения, какие союзники Его почтут справедливыми и приличными допустить в пользу Швеции относительно торговли и купеческого мореплавания.
Ст. IV. Его Величество Король Шведский как за себя, так и за преемников его престола и Королевства Шведского отказывается неотменяемо и навсегда в пользу Его Величества Императора Всероссийского и преемников Его престола и Российской Империи, от всех своих прав и притязаний на губернии ниже сего означенные, завоеванные Его Императорского Величества в нынешнюю войну от Державы Шведской, а именно: на губернии Кюмменегордскую, Нюландскую и Тавастгускую, Абовскую и Биернеборгскую с островами Аландскими, Саволакскую и Карельскую, Вазовскую, Улеаборгскую и часть западной Ботнии до реки Торнео, как то постановлено будет в следующей статье о назначении границ.
Губернии сии со всеми жителями, городами, портами, крепостями, селениями и островами, а равно их принадлежностями, преимуществами, правами и выгодами будут отныне состоять в собственности и державном обладании Империи Российской и к ней навсегда присоединяются.
На сей конец его величество Король Шведский обещает и обязуется самым торжественным и наисильнейшим образом, как за себя, так преемников своих и всего Королевства Шведского, никогда не чинить притязания ни посредственного, ни непосредственного на помянутые губернии, области, острова и земли, коих все жители, по силе вышеупомянутого отречения, освобождаются от подданства и присяги в верности, учиненной ими державе шведской.
Ст. V. Море Аландское (Alandshaff), залив Ботнический и реки Торнео и Муонио будут впредь служить границей между Империей Российской и Королевством Шведским.
В равном расстоянии от берегов, ближайшие острова к твердой земле Аландской и Финляндской будут принадлежать России, а прилежащие к берегам Швеции, будут принадлежать ей.
В устье р. Торнео, острова Бьоркио, порт Риодгам и полуостров, на котором лежит гор. Торнео, будут самыми дальними пунктами Российских владений и граница простираться будет вдоль р. Торнео, до соединения обоих рукавов сей реки близ чугунного завода Кенгис, откуда граница пойдет по течению р. Муонио, мимо Муониониски, Муониоефреби, Палоиоиса, Кютане, Енонтекиса, Келоттиерва, Петтико, Нюймакки, Раунулы и Кильписьярви, даже до Норвегии.
По вышеписанному течению реки Торнео и Муонио острова, лежащие с восточной стороны их фарватера, будут принадлежать России, а лежащие с западной, Швеции.
По размене ратификаций, немедленно назначены будут инженеры с одной и другой стороны, кои явятся на места, для постановления границ вдоль реки Торнео и Муонио, по вышеначертанной линии.
Ст. VI. Поелику Его Величество Император Всероссийский самыми несомненными опытами милосердия и правосудия ознаменовал уже образ правления своего жителям приобретенных им ныне областей: обеспечив по единственным побуждениям великодушного своего соизволения, свободное отправление их веры, права собственности и преимущества, то Его Шведское Величество тем самым освобождается от священного впрочем долга, чинить о том в пользу прежних своих подданных какие-либо условия.
Ст. VII. С подписанием настоящего трактата будет о сем непосредственно и в самой скорости доставлено известие генералам обоюдных армий, и неприятельские действия совершенно и обоюдно, как на суше, так и на море прекратятся; воинские действия, кои могли бы произойти во время сих переговоров, почтены будут как бы неслучившимися и отнюдь не сделают в трактате сем какого-либо нарушения. Все, что могло бы быть между тем взято и завоевано с той или другой стороны, будет возвращено в точности.
Ст. VIII. В течение четырех недель, по размене ратификаций сего трактата войска Его Величества Императора Всероссийского выступят из провинции Западной Ботнии и возвратятся за реку Торнео. В продолжение помянутых четырех недель никакие требования, какого бы рода они ни были, с тамошних жителей чинимы не будут, и российская армия для своего содержания получать будет продовольствие из собственных своих магазинов, учрежденных в городах Западной Ботнии.
Если бы во время сих переговоров Императорские войска вошли с какой другой стороны в Королевство Шведское, то они из занятых ими мест выступят в срок и на условиях вышепостановленных.
Ст. IX. Все военнопленные с той и другой стороны взятые, как на сухом пути, так и на море, а равно и аманаты взятые или данные во время сей войны, имеют быть возвращены все вообще и без замены коль можно скорее, и во всех случаях не позже как в течение трех месяцев, считая со дня размены ратификаций настоящего трактата; но ежели какие-либо пленные или аманаты не могут, по болезни или другим основательным причинам, возвратиться в свое отечество в положенный срок, то их однако потому никак не считать лишившимися права выше изображенного. Они обязаны заплатить обывателям тем мест, где они содержались, долги нажитые ими во время плена, или представить по оным порук.
Высокодоговаривающиеся стороны отказываются от вознаграждения за ссуды, сделанные взаимно для продовольствия и содержания сих пленных, кои сверх того обоюдно будут снабжены продовольствием и путевыми деньгами до границы обеих держав, где прием их поручен будет взаимным комиссарам.
Солдаты и матросы Финляндские исключаются Его Величеством Императором Всероссийским из сей обратной выдачи, не нарушая однако последовавших капитуляций, буде оныя дают им противное тому право; из числа же пленных, военные офицеры и другие чиновники, родившиеся в Финляндии и там остаться желающие, имеют пользоваться сею свободно и вместе с тем сохранят в полноте все права на имения их долговые требования и вещи, какие бы они теперь ни имели, или впредь иметь могли бы в Королевстве Шведском на основании Х ст. сего трактата.
Ст. Х. Финляндцы, находящиеся теперь в Швеции, а равно и шведы, находящиеся в Финляндии, будут иметь совершенную свободу возвратиться в их отечество и располагать имением своим движимым или недвижимым без платежа пошлины за вывоз, или других каких налогов, для сего установленных.
Подданные обеих высоких держав, поселившиеся в одной из двух земель, т. е. в Швеции или Финляндии, будут иметь совершенную свободу селиться в другой в продолжение трех лет, считая со дня размены ратификаций настоящего трактата; но обязаны продать или уступить в помянутое срочное время имения свои подданным той державы, коей владения пожелают они оставить.
Имения тех, кои при истечении помянутого срока не исполнят сего постановления, будут проданы с публичного торга судебным порядком и вырученные за то деньги доставятся их владельцам.
В продолжение вышеположенных трех лет, всем позволяется делать какое пожелают употребление из своей собственности, хотя спокойное владение им формально обеспечивается и предохраняется.
Они сами, а равно и поверенные их, могут свободно из одного государства в другое переезжать для исправления своих дел, без малейшего предосуждения подданства их той или другой державы.
Ст. XI. Отныне будет вечное забвение прошедшего и всеобще прощение обоюдным подданным, коих мнения или деяния в пользу той или другой из высоких договаривающихся сторон во время сей войны ввели их в подозрение или подвергнули суду. Никакие доносы на них по таковым делам не будут впредь приемлемы, а ежели какие и учинены, те все оставить и уничтожить и вновь суда по оным не начинать. В следствие чего непосредственно будет снято запрещение с имений арестованных или секвестрованных, кои возвращены будут владельцам их, с тем однако ж, что соделавшиеся подданными одной из двух держав, в силу постановлений предыдущей статьи, не будут иметь права домогаться у государя, коего подданными они быть перестали, ни о продолжении доходов или пенсионов, какие они получали из милости, или в виде снисхождения, или жалованья за прежнюю службу.
Ст. ХII. Акты на владения, архивы и другие документы общественные и частные, планы и карты крепостям и землям доставшимся по сему трактату Его Величества Императору Всероссийскому, со включением карт и бумаг, какие могут сыскаться в межевой конторе, имеют быть Его Величеству исправно выданы в течение 6 месяцев, или буде сие окажется невозможным, то не позже как в год.
Ст. ХIII. По размене ратификаций настоящего трактата высокие договаривающиеся стороны повелят снять всякое запрещение, наложенное на имения, права и доходы взаимных жителей обеих держав и на общественные заведения, в них находящиеся. Они обязываются удовлетворить все могущие быть на них долги по капиталам, данным им заимообразно помянутыми частными людьми и общественными заведениями, и заплатить или возвратить все доходы, кои в их пользу с каждой из обеих Держав причтутся.
Решение по всем искам между подданными высоких договаривающихся сторон касательно долговых требований, собственностей или других притязаний, кои сообразно принятым обычаям и народному праву, долженствуют быть возобновлены по заключении мира, предоставляется подлежащим судебным местам, и правосудие самое скорое и беспристрастное будет оказуемо тем, кои к оным прибегнут.
Ст. XIV. Долги общественные и частные, сделанные финляндцами в Швеции и обратно шведами в Финляндии, должны быть заплачены в сроки и на постановленных условиях; но как сообщение между сими обеими землями было прервано войною, то время просрочки продолжается таким образом, что считая с 1-го января 1808 года до 6 месяцев после ратификации сего трактата, никакое право не будет почтено уничтоженным по причине несоблюдения оного в положенное время. Всякий иск по сему предмету допущен будет в обоюдных судах и особенно защищаем обоими правительствами, дабы участвующим сторонам оказано было правосудие самое скорое и беспристрастное.
Ст. XV. Подданные одной из высоких договаривающихся сторон, коим достанутся в областях другой, имения по наследству, даровому праву или другим образом, могут оные получать без затруднения, и в случае нужды буду пользоваться всякой защитой законов и пособием судебных мест, для вступления во владение оным и во все права от владения сего проистекающие; но пользование сими правами, касательно имений в Финляндии лежащих, подлежать будет условиям, изображенным в Х ст., которою обязываются владельцы их основать жилище свое в оной земле, или продать, или же уступить, в течение 3-х лет, владеемое ими имение. Сей трехгодичный срок будет дан всем тем, кои изберут сие последнее средство, считая со дня открытия наследства или дарового права.
Ст. XVI. Поелику срок торгового трактата между обеими высокими договаривающимися сторонами определен до 17/29 октября 1811 г., то Его Величество Император Всероссийский соглашается не полагать в исчисление срока все то время, когда договор сей войною был остановлен, и потому продолжается действие и сила его до 1/13 февраля 1813 г. во всем том, что не будет противно постановлениям манифеста о торговле, изданного в С.-Петербурге 1-го января 1807 года.
Ст. XVII. Поелику Области, присоединенные к Российской Империи, по силе сего Трактата, имеют со Швецией по торговым отношениям связь, которую долговременная привычка, соседство и взаимные нужды соделали почти необходимой, то Высокие договаривающиеся стороны, равномерно желая сохранить для их подданных сии сношения, взаимно им полезные, положили принять надлежащие меры к утверждению оных. Но доколе не будет сей предмет с точностью и обоюдно определен, Финляндцам позволяется из Швеции вывозить руды, железо в крицах, известь, камни для строения плавильных печей и вообще всякие другие произведения земли сего Королевства.
Во взаимство того Шведы могут из Финляндии вывозить скот, рыбу, хлеб, холст и смолу, доски, деревянную всякую посуду, строевой и дровяной лес и вообще все другие произведения земли сего Великого Княжества.
Сия торговля будет восстановлена и в точности соблюдена до 1/13 октября 1811 года, на том самом основании, на каком оная была до войны; она не будет ни под каким предлогом запрещаема, ниже отягощаема какою либо пошлиной, кроме той, какая могла быть наложена до последней войны, за исключением однако ограничений кои политические отношения обоих народов могут сделать необходимыми.
Ст. XVIII. Ежегодный беспошлинный вывоз 50.000 четвертей хлеба, с покупкою его в принадлежащих Его Величеству Императору Всероссийскому портах Финского залива или Балтийского моря, дозволяется Его Величеству Королю Шведскому по свидетельствам, что оная закупка произведена на его счет или по его повелению; из сего выключаются годы неурожая, когда вывоз хлеба вообще запрещен будет; но по снятии сего запрещения, количество по оному неотпущенное заменено быть может.
Ст. XIX. Что касается до салютации на море между военными кораблями обеих высоких договаривающихся сторон, то соглашено учредить оную на основании совершенного равенства между державами. Когда военные их корабли встретятся на море, салютация сообразна будет с чином командующих офицеров, таким образом, что офицер высшего чина получит сперва салютацию, отвечая выстрелом на выстрел; если же они равного чина, то обоюдно не будут салютовать друг друга. Пред замками, крепостями и при входе в порты, приезжающий или отъезжающий должен салютовать прежде, а ему ответствовано будет выстрелом на выстрел.
Ст. ХХ. Если бы произошли затруднения по каким либо пунктам, о которых не постановлено в сем Трактате, то оные будут рассматриваемы и определяемы дружественно обоюдными Послами или Полномочными Министрами, с таким же миролюбивым расположением, на каковом основано заключение сего Трактата.
Ст. XXI. Настоящий Трактат будет ратифицирован обеими высокими договаривающимися сторонами и ратификации в доброй и надлежащей форме имеют быть разменены в С.-Петербурге в течение 4-х недель или ранее, буде можно, считая со дня подписания оного.
В уверение чего мы нижеподписавшиеся, по силе наших полномочий, сей мирный трактат подписали и к оному гербов наших печати приложили.
В Фридрихсгаме 5/17 сентября в лето от Р.Х. 1809.
Ратификация. Того ради, по довольным рассмотрении сего мирного договора приняли Мы оный за благо, подтвердили и ратификовали, яко же сим за благо приемлем, подтверждаем и ратификуем во все его содержании, общая Нашим Императорским словом за Нас и наследников Наших, что все в оном мирном договоре постановленное наблюдаемо и исполняемо будет ненарушимо; во уверение чего Мы сию Нашу Императорскую Ратификацию собственноручно подписали и повелели утвердить государственною Нашею печатью. Дана в С.Петербурге, октября 1 дня в лето от Р.Х. 1809, государствования же Нашего девятое.
Печатается по изданию: Шиловский П. Акты, относящиеся к политическому положению Финляндии. СПб., 1903. С. 117-124 (См. также: Полное собрание законов Российской империи. Собрание первое. Том 30. 1808-1809. СПб., 1830. С. 1188-1193).
Прапорщик полиции, сотрудник 1-й роты 2-го взвода московского ОМОНа Андрей
Архипов, выходит к конторке рядом с судейским столом. У него дюжая фигура,
бритый череп, несвежая после целого дня сидения в суде серая адидасовская
майка, затертые кроссовки, черный ремешок сумки перечеркивает наискосок его
выпуклую грудь. 6 мая 2012 года он сначала был в цепочке, которая двигалась
от Большого Каменного моста к Болотной площади, потом был назначен в группу
захвата, успел захватить на пару с коллегой одного демонстранта, а потом
получил куском асфальта в подбородок и ушел к машине «Скорой помощи», где
ему помазали рану зеленкой. Вечером в больнице ему эту рану зашили. Теперь
от швов нет следа. Сам он называет повреждения, полученные им, «легкими».
Никаких медицинских документов, подтверждающих его рассказ, нет.
Стоя за конторкой, парень мается и страдает. На зал и подсудимых старается
не смотреть, смотрит вниз. Иногда подолгу стоит с опущенными глазами, не в
состоянии ответить на вопрос. На множество вопросов отвечает: «Не помню».
Потом приходит время адвоката Макарова, и этот большой человек в голубой
летней рубашке и строгих очках берет омоновца в оборот на долгие 45 минут.
Он прессингует его вопросами обо всем: о графике службы, о средствах защиты
омоновца, о движении ОМОНа на площади в день 6 мая 2012 года, о задержанном.
«Как вы задерживали?» ― спрашивает адвокат. «Подошли. Представились.
Попросили пройти с нами». Полуобморочный зал грохочет смехом. В тот день на
площади шло побоище и задержанных скручивали, волокли, тащили, били.
«Вы шли людей разгонять или защищать? Защищать? От кого?» ― спрашивает
упорный и очень подробный адвокат Макаров.
«От себя», ― опустив глаза, отвечает омоновец Архипов. В зале опять смех. На
его широком лице тоже подобие улыбки.
Он заявлен обвинением как потерпевший, но быстро обнаруживается, что вообще
непонятно, почему он присутствует в деле. Омоновец Андрей Архипов не видел,
кто бросил в него кусок асфальта. Никого из узников Болотной на Болотной он
тоже не видел. И если можно как-то трактовать интонации его немудреных
ответов и паузы, когда он молчит в мрачном недоумении, подбирая слова в
ответ на заковыристый адвокатский вопрос, то тогда следует предположить, что
он испытывает нечто вроде неудобства перед теми, кто сидит в клетке, и не
рад быть в суде, и вообще не рад, что во все это влип из-за ранки,
замазанной зеленкой. Себя он называет «пострадавшим от событий 6 мая, но не
от этих людей».
«Вы чувствуете себя потерпевшим от этой группы лиц?» ― «Нет».
«Вы к этому человеку претензии имеете?» (Адвокат, указывая на Степана
Зимина.) ― «Нет, не имею».
Он не имеет претензий ни к одному из 12 человек, обвиняемых в зале суда. Он
не знает, кто кинул в него кусок асфальта, который скользнул по прозрачному
забралу шлема «Джета» и ударил по подбородку. Их, сидящих в клетке, обвиняют
в том, что они нанесли ему ущерб, а он этого не признает. Наконец встает
адвокат Аграновский и спрашивает с искренним удивлением: «А как вообще этот
человек стал потерпевшим по этому делу?»
«Снять вопрос!»
Да почему вдруг «снять вопрос», Ваша честь? Нет никаких оснований, чтобы
снимать этот вопрос адвокатов и другие, этому подобные. Если их снимать, то
возникает впечатление: судья не хочет знать правду. А ведь очень важно
знать, не назначил ли кто-то омоновца Архипова потерпевшим, не велел ли ему
стать им. Саша Духанина близко подобралась к сути дела, когда спросила: «Вы
заявление писали, что вы потерпевший?» ― «Я не помню!»
Я не судебный репортер и первый раз в жизни сижу в зале суда. Я никогда не
видел воочию работу адвокатов. Тут, в Мосгорсуде, я увидел, как под частым
градом адвокатских вопросов мнется и тает так называемый потерпевший и как
после часа работы адвокатов как-то естественно и сама собой вдруг в зале
суда возникает правда. Адвокаты, сидящие за двумя рядами столов в белом зале
без окон, доказали с блеском и при этом просто и четко, что омоновец Архипов
не является потерпевшим по этому делу, и тогда я, в наивности моей, вдруг
преисполнился эйфорической радости и был уверен, что общее ходатайство
адвокатов и узников о переводе его из потерпевших в свидетели нельзя не
принять.
Теперь было слово государственного обвинения. Встала большая женщина-
прокурор и сказала, что нет, она против, потому что нельзя и поэтому не
надо. Это не прямая цитата ее речи, это изложение, но оно не сильно короче
самой речи. Всему блеску адвокатской работы, всей упорной и тщательной 45-
минутной работе адвоката Макарова, всей интеллектуальной силе чуть ли не
двух десятков адвокатских голов были противопоставлены несколько вялых слов,
которые высказала судье прокурор в мини-юбке. И села, уступая место для
выступления судьи. Больше никому в этот момент выступать было не положено,
только заключительный дуэт гособвинителя и судьи… но страшный, потемневший
от тюрьмы, с темным голым черепом Владимир Акименков вдруг снова встал в
клетке и резко и нервно крикнул прокурорам через зал: «А вам не стыдно
выходить с такой базой?» И столько в его крике было уже не удерживаемой
ярости и презрения.
Обычно судья берет время, чтобы обдумать ходатайство. А тут, при решении
вопроса, который имеет такое огромное значение для хода процесса, думать не
стала. Этот вопрос можно было бы решить так, чтобы весь процесс начал
постепенно возвращаться с кривых рельсов лжи на путь правды. Но не успела
гособвинитель сесть с неизменно важным выражением никогда никому не
сочувствующего лица, как судья Никишина с какой-то радостной и отчего-то
веселой быстротой постановила: ходатайство адвокатов и подсудимых о переводе
омоновца Архипова из потерпевших в свидетели отклонить.
………………………………
Суд продолжается и идет, три дня в неделю, в апелляционном корпусе
Мосгорсуда, на шестом этаже, в большом торжественном зале, обшитом
коричневыми панелями, увешанном портретами знаменитых адвокатов и философов,
которые все как один проповедовали правду и справедливость, в сиянии девяти
люстр, каждая на восемь ламп, под высоким белым потолком. Есть там и
просторная галерея для прессы, но я предпочитаю сидеть в зале. Продолжается
этот суд над невинными, ничего дурного не сделавшими, пришедшими на мирный и
разрешенный митинг людьми, о судьбе которых адвокат Пашков говорит: «Попал
на митинге в поле зрение камеры — значит, виноват. Русская рулетка».
Продолжается этот процесс, самый ясный и отчетливый из всей череды судов и
процессов, потому что узникам Болотной нельзя предъявить обвинений в
воровстве миллионов, их невозможно обвинить в махинациях и экономических
аферах, их нельзя замарать подозрениями в коррупции или во взятках. Это суд
над невинными людьми в его самом чистом, самом явном виде.
В скверике перед Мосгорсудом, где фонтан, скамейки и поэтическая фигура
летящей девушки, стоит человек с внешностью старого битника из романа
Керуака. У него седой хайр и седая борода, он в бейсболке и с плакатом на
груди, и на своем картоне этот московский битник написанными от руки словами
точно определяет статус 12 обвиняемых: «Ритуальные жертвы режима».
…………………………….
Суд над узниками Болотной идет уже три месяца. Число заседаний суда
приближается к сорока. Это более двухсот часов, проведенных в двух судебных
залах, двести долгих и утомительных часов, наполненных сотнями вопросов
адвокатов, монотонной бубнежкой прокуроров в коротких юбочках, унылыми
показаниями так называемых пострадавших, которые то ничего не помнят, то
ничего не знают, болью родных и ледяной издевкой судьи Никишиной, которая
проявляет острый ум, быструю реакцию, административную четкость, несомненную
спайку с обвинением… И еще все что угодно, кроме человеческого сочувствия
людям, взятым властью в заложники и сидящим в клетке.
Ни разу за все двести часов процесса судья Никишина не обратилась ни к
одному из узников по имени или имени-отчеству, а всегда только по фамилии и
в основном в тоне окрика: «Кривов, хватит! Полихович, надо меньше
переговариваться, больше будете слышать!» В этом казенном обращении звучат
подковками сапоги тюремщика и лязгающие двери автозака.
Я дурею от этого суда, который все больше и больше напоминает суд
сумасшедших, тайно захвативших власть над живыми людьми, меня мутит от этого
многомесячного скрупулезного рассмотрения дела о двух царапинах и трех
перевернутых туалетах, от всей этой мелочной формальной процедуры, за
правильностью которой так строго и даже истово следит судья в черной мантии.
Но плотная ткань формальных процедур — только драпировка пустоты. Обвинения
нет, оно пусто, пусто в мозгах у двух полненьких девочек-прокурорш,
выращенных в государственном инкубаторе для специальных целей подобных
процессов, пусты правила, на которых настаивает судья, холодным голосом и
невидимым ножом по сто раз за заседание обрубающая вопросы адвокатов и
ходатайства подсудимого Кривова. Но это чувствую я, который сидит в зале на
скамейке, ходит зрителем в суд по доброй воле и уходит из него на свободу,
на улицу, домой. А подсудимые? Им-то как? Как они выносят весь этот так
называемый суд в своих клетках?
Второй год в тюрьме за то, что пришел на разрешенный митинг в центре Москвы.
Второй год без нормальной еды, без нормального сна, без нормального воздуха,
без общения с близкими (его запретила судья на время процесса), без свободы
выйти в город и выпить кофе в кафе, без катания на велосипеде по дорожкам,
которые так заботливо прокладывает для нас мэр, без интернета, без любимого
кресла и расслабляющего дивана, без душа и сигареты, выкуренной в родном
доме в створку окна, без телефонных разговоров, без цветов на подоконнике,
без всего того, что составляет нормальную человеческую жизнь. Второй год
идет пытка двенадцати невинных людей лишением их нормальной человеческой
жизни. Машина власти, захватившая их в заложники и запихавшая в мясорубку
процесса, периодически вдруг делает железные реверансы и прикладывает к харе
сталинского палача картонную масочку гуманности. Вот вы сидели все в одной
тесной клетке, а теперь сидите в двух! Задыхались, а теперь мы вам воздух
дали! И даже кипяток для сухпайка государство вам не пожалело, а это же
стоит целых 3 копейки литр! Так они говорят или могли бы сказать, но вся эта
так называемая гуманность разлетается вдребезги, когда узника Кривова,
больше всех докучающего судье вопросами и ходатайствами, вдруг берут из
камеры и в понедельник, когда суда нет, все равно привозят в суд и девять
часов подряд держат в тесном темном пенале…
……………………………
Страдания подполковника Б
Октябрь 2013 года. Медленное распятие «узников Болотной» продолжается
Болотное дело переехало в Никулинский суд на юго-западе Москвы. Это серое
шестиэтажное здание с длинными коридорами, рядами одинаковых дверей и полами
и стенами, облицованными коричневой немаркой плиткой. Решетки на окнах и
белый неоновый свет дополняют картину. На первый взгляд здание как здание,
контора как контора, но только на первый.
Чем больше времени проводишь здесь в ожидании, пока привезут узников и
начнется очередное заседание суда, тем яснее и острее чувствуешь как бы
тайно заложенную в проект оскорбительную издевку.
Община «болотного дела» — их полсотни человек, это родственники, активисты,
адвокаты, друзья узников, люди разных взглядов и возрастов — часами ждет
начала заседания перед запертыми дверями зала 303. Ни в холле, ни на всем
протяжении длинных коридоров нет ни одного стула. В первый день процесса в
Никулинском суде в боковом отростке коридора еще находится маленькая
банкетка, на которую садится и терпеливо ждет час и второй Людмила
Михайловна Алексеева. Ей 86 лет, она помнит аресты 37-го года и процессы
семидесятых. Женщину, нашедшую, где присесть, примечают чьи-то внимательные
глаза, контролирующие процесс, и на следующий день банкетки нет. Ее убрали,
теперь сесть негде. Даже если вам 86 лет и у вас болят ноги — стойте.
По всем ГОСТам и СНиПам шестиэтажное государственное присутствие должно
иметь туалеты на каждом этаже. Но их нет, а вернее, они спрятаны за дверями
без табличек. Мужик в мятой зеленой робе и желтых сандалиях, бродящий по
суду со стремянкой и коробкой лампочек, объясняет мне, что туалеты забрали
себе судьи и прокуроры. Там, в чинном спокойствии, в запахе дезодорантов, в
размышлениях о праве и законе, они свободны от контакта с этими жалкими,
вечно что-то преступающими, вечно чего-то ноющими, дурно одетыми серолицыми
плебеями, для которых на первом этаже выделен один-единственный туалет. Один
для всех, без различия пола. Около в него в очереди стоят молодые красивые
женщины, седые мужчины с портфелями, блистательные адвокаты в строгих
костюмах, стильные девочки в сапожках, продвинутые мальчики с планшетами,
мрачноватые мужики в кожанках. В Никулинском суде место невольной встречи
всего нашего многообразного великого народа — вот здесь, у одной на всех
двери в сортир. Это как будто заскорузлый палец вертухая указывает нам всем
наше место.
Судья Никишина, приятная молодая женщина со всегдашней ироничной полуулыбкой
на лице, приезжает в суд в фиолетовом пальто, к которому так хорошо идет
изящный шелковый платочек в сиреневых тонах. В это время большая прокурорша
Костюк проходит по первому этажу суда в экстравагантном суперкоротком
платье, показывающем ее ноги. Они удаляются куда-то туда, за кулисы
действия, в свои комнаты, где у них, конечно же, уже заготовлены
прокурорские формы, судейская мантия и черные туфли на высоких каблуках. Я
вижу эти туфли на шпильках, когда милая москвичка в фиолетовом пальто
Наталья Никишина, перевоплотившись в судью Вашу Честь Никишину, выходит в
зал в строгой черной мантии с белой манишкой.
Судья Никишина назначает заседание на 11.30, но только это ничего не значит,
потому что тяжелая, ржавая, тупая тюремная машина в своей работе не обращает
на судью особенного внимания и просто не доставляет ей узников в назначенный
срок. Проходит час, проходит два, но узников нет. Это не случайность, это
повторяется каждый день, во вторник, в среду и в четверг. И, маясь по три
часа в голом предбаннике без окон и стульев (некоторые просто садятся на
пол, сидят, раскинув ноги, на кафеле, полулежат на полу с планшетами в руках
и рюкзачками под спиной, а Виктор Иваныч Савелов, отец узника Артема, ходит
между ними и раздает яблоки), начинаешь понимать, что главный тут даже не
судья. Есть кто-то или что-то еще, нависающее с высоты, темное, важное над
всем этим делом и действом. Наталья Никишина сидит тихонько где-то в недрах
присутствия и терпеливо ждет, пока громыхающая дверцами автозаков, никуда не
спешащая, гремящая замками и мисками, пересчитывающая головы и ложки,
питающаяся человеческим страданием, удобренная кровью Магнитского, растущая
из грязной жижи сталинских репрессий система соизволит выбросить из своего
чрева нужных для суда людей.
Предбанник вдруг наполняется бойцами в черном. Бронежилеты, береты,
подбритые виски, брутальные лица, высокие ботинки, все суровы и напряжены
так, словно им предстоит прорыв через вражеские порядки. Зачищают от людей
холл, становятся в цепь. С тихим ужасом в глазах, сдавленные в коридоре, за
их широкими спинами стоят женщины, стоит мама Андрея Барабанова в черном
траурном платке, с уже никогда не проходящим выражением страдания на
измученном лице. Наконец в рации звучит: «Поднимаем, готовимся!» Они
напрягаются, мрачнеют, на плече у одного из спецназовцев начинает мигать
красным огоньком видеокамера, фиксируя поведение мам, жен, дедушки,
адвокатов, друзей подсудимых…
Из двери на лестницу до двери в зал суда — десять шагов. Подгоняемых
охраной, скованных наручниками «узников Болотной» не проводят, а почти
протаскивают — не стоять, быстрее, быстрее! — на глазах родных и друзей. Но
едва первый из них появляется в двери лестничного пролета, как через спины
спецназа и плечи полиции обрушиваются оглушительные аплодисменты. Конвой
тащит девять человек в наручниках под аплодисменты, которых не бывает ни в
одном театре, под аплодисменты, которые вынимают душу, под отчаянный грохот
ладоней и под громкие крики, которые не может (и не пытается) прекратить
никакой спецназ: «Держитесь, ребята! Мы с вами! Держитесь! Молодцы!
Держитесь!»
«Держись, братишка!» — кричит Акименкову маленькая девушка в щель между
спинами спецназовцев. Ее лицо чуть выше их поясниц. Большой Акименков
успевает чуть улыбнуться на ходу. «Лёшик, давай, держись! Врагу не сдается
наш гордый «Варяг!» — сильным голосом очень веско говорит сыну Алексею
Полиховичу его отец, тоже Алексей Полихович, мужчина в коричневой кожанке.
Но все происходит слишком быстро, их тащат со страшной скоростью, сын не
успевает даже голову повернуть к отцу.
А за этой стремительно несущейся цепочкой черных конвоиров и скованных
наручниками людей, усиливая ощущение бреда, мчится на поводке черный
ротвейлер с огромной головой, а вслед за ним пролетает его хозяин в
голубоватом камуфляже и таком же кепи.
Заседания суда начинаются одинаково. В клетке из серых крашеных прутьев
встают узники и говорят: «Прошу дать мне возможность сделать заявление!»
Встает голодающий тринадцатый день кандидат физико-математических наук
Сергей Владимирович Кривов, на лице его сияет тоненькая оправа очков, встает
обычно молчащий на заседаниях Андрей Барабанов и тоже просит минуту на
заявление. Акименков тоже встает. По закону они имеют право сделать
заявление, но судья Никишина, сидя за длинным столом, с высоты своего
подиума перебивает их, затыкает им рты и словно заталкивает обратно в
клетку.
Сядьте! Не разрешаю! Не давала вам слова! Я вам слова не давала! Или вообще
ничего не говорит и ведет процесс мимо них, словно они со своими жалобами и
болью вообще не существуют.
Так она их гасит в эти моменты. А о чем они хотят сказать? Кривов хочет
сказать, что требует положенных ему по закону протоколов судебных заседаний,
а ему их не выдают. Барабанов хочет сказать, что плохо себя чувствует, у
него болит голова, не видит один глаз, и он просит медицинской помощи.
Ночью, встав в камере, он ударился головой о какую-то железку и с тех пор
мучается болями. Он начинает фразу, а судья перебивает его, он тихим, слабым
голосом снова начинает фразу, а судья снова перебивает его, он тогда опять
начинает фразу, а судья вновь перебивает его, и тогда этот интеллигентный
молодой человек, вегетарианец и художник, молча садится, так ничего и не
сумев сказать.
А Акименков не садится. Он во всем черном, а на ногах у него пластиковые
шлепанцы. Он говорит: «Ваша Честь, меня перед заседанием суда бил конвой!
Ударили сзади по голове!» Но и это обстоятельство судью совсем не
интересует, так же как не интересует ее и заявление Кривова на следующем
заседании о том, что и его тоже в здании суда только что бил конвой. Я
смотрю на этих мрачных парней в черном, кем же надо быть, чтобы бить узника?
Кривов говорит о действиях конвоя против желания судьи, пересиливая ее голос
своим, два голоса борются некоторое время, он все же договаривает до конца,
а она тогда велит охране удалить его из зала.
Кривова ведут в наручниках, а он улыбается. Со скамеек публики ему кричат:
«Держись, Сергей! Спасибо, Сергей!» Одна женщина касается его рукой, словно
желая перелить ему свою силу, дать ему свое благословение, но охранник резко
дергает его на ходу за наручники: «Не трогать!» За спиной их уже разгорается
скандал, потому что адвокат Кривова Макаров встал и идет по залу, громко
говоря судье: «Вы тогда меня тоже велите удалить… его бьют… моего
подзащитного бьют… и что мне делать?» Но как бы громко ни говорил адвокат,
судья на своем подиуме его не слышит, потому что не хочет слышать.
В перерыве, в маленьком буфете на семь столиков, я подхожу к Макарову и
прошу показать мне записку от Кривова, где он сообщает о том, что случилось.
Макаров сидит перед чашкой чая. Он уже сфотографировал записку, показывает
ее мне в смартфоне. Это листок в клеточку, перегнутый пополам. «Полицай
007308. Полностью раздели в коридоре. Приказали полностью снять трусы,
приседать. Я присел 3 раза. Больше отказался. 007308 начал „быковать“ типа:
„Ты че, отказываешься обыскиваться?“ Раз 5–6 задал этот вопрос. Я молчал. В
конце ударил в плечо. Несколько минут стоял абсолютно голый перед 6–8
полицаями. В несколько метрах через стекло еще двое сидело полицаев. Одна из
них женщина. Как думаете, куда и как можно пожаловаться?»
Два дня подряд в суде идет допрос пострадавшего во время событий 6 мая 2012
года на Болотной площади подполковника полиции Игоря Борисовича
Беловодского. Подполковник — маленький мужичок в синем костюме и розовой
рубашке, с твердым, каким-то негнущимся лицом, которое не часто удается
увидеть, потому что он все долгие часы допроса стоит спиной к адвокатам и
залу и лицом к судье. Другие омоновцы из вежливости оборачивались на
короткое время к адвокату, задающему вопросы, этот принципиально все время
стоит к адвокатам спиной, словно демонстрируя им свое презрение. Он и
голосом это показывает. В толпе в тот день его толкнули, ударили в плечо и
оторвали один погон. Никакого ущерба здоровью он не получил, к врачам не
обращался. То, что он пострадавший, он понял не сам, ему об этом сказали
следователи.
Он начинает свой рассказ о событиях 6 мая уверенно, бойко и даже грозно.
Смысл его речи в том, что 6 мая на Болотной площади полиция создала для
демонстрантов все условия и достаточный проход, и все, кто хотел, в него
проходили, и он уговаривал всех идти на площадь, а они зачем-то хотели
пройти на Большой Каменный мост. И это не полиция своей цепочкой
заблокировала проход, а группа провокаторов. Да, группа провокаторов среди
демонстрантов заблокировала проход демонстрантов… Что за бред? В зале шум.
Кто-то из адвокатов спрашивает, почему он тогда не задерживал провокаторов,
но он их не задерживал, вот и все. Бойкий подполковник скачет дальше,
решительным голоском рисуя полицейскую фантазию. Вины на себе и полиции он
не чувствует, машущих дубинками полицейских не видел, врывающийся в толпу
ОМОН не заметил, с избитыми окровавленными демонстрантами не встречался, но
зато точно знает, что вся вина на людях, это они виноваты. Эту мысль
подполковник на разные лады поет и так, и эдак, как бы притоптывая людей
своим сердитым начальственным голоском, и вот он расходится в своем азарте
все сильнее и сильнее, понимая молчащий в одурении от его речей зал как
собрание людей, которых он построил, как на плацу. Но это не так.
Вступают адвокаты, спрашивают, к кому он имеет претензии и какие? А он, этот
маленький подполковник, имеет претензии ко всем сидящим здесь людям!
Вот так! Зал ахает в изумлении. Ко всем в зале или только к узникам?
Подполковник подтверждает, что имеет претензии ко всем, кто сидит в клетках,
они виновны, потому что просто так у нас в клетки не сажают.
Если их туда посадили органы, значит, виновны, настаивает этот говорящий
винт репрессивного аппарата.
Раздается грохот. Это Мария Баронова, подсудимая, сидящая среди адвокатов, с
размаху швыряет чем-то о стол и истошно кричит на подполковника. Адвокат,
сидящий рядом с ней, пытается ладонью зажать ей рот, но она все равно кричит
в лицо маленькому кровожадному человечку, как будто свалившемуся в судебный
зал из времен репрессивной чумы, массовых посадок, стукачей и держиморд. Ей
плохо от этой подлости, от этой лжи, от этого казенного зала, куда она
месяцами ходит как на работу и где изо дня в день творится ложь и кошмар.
Она кричит в зале суда, черном от обилия в нем спецназа, полиции и
приставов, кричит в негнущееся лицо опешившего и вдруг умолкшего
полицейского и вместе с тем кричит в хари и рожи всей этой бесконечной,
уходящей в прошлое — а может, и в будущее — вереницы палачей и сволочей,
казнивших свой народ, распихивавших его по тюрьмам за три колоска и лагерям
за оторванный погон. «С твоей семьей такое сделают!..» Адвокат Бадамшин,
держа Баронову одной рукой за плечи, другой наконец умудряется зажать ее
кричащий рот. Он ведет ее к дверям и выводит из зала.
Первым отпор подполковнику дает адвокат Клювгант. В зале вдруг возникает и
поднимается его хорошо выдержанный, громкий, сильный, профессиональный
голос. В его голосе точная мера гнева и четкий лед презрения. «Презумпция
невиновности у нас отменена? Какие у вас основания для обвинения
присутствующих здесь людей?» Но это еще не все, адвокат бьет с размаха:
«Ответ на этот вопрос необходим для привлечения вас к уголовной
ответственности за дачу заведомо ложных показаний!» Так с подполковником еще
никто никогда не говорил, и он начинает отъезжать назад: «Я так считаю…
субъективно…» И снова огрызается — это первый свидетель обвинения, который
пытается рявкать и кричать на защиту, — но тут же получает в лоб четкое,
понятное, ясное: «Вы на меня, как на своих подчиненных, не кричите! —
Адвокат, слушайте ответ! (это судья) — Ответ готов слушать, окрики нет!» — у
Клювганта быстрая реакция, и он точен.
Теперь в клетке встает для допроса свидетеля обвинения Акименков. Он стоит
спокойно во весь свой немалый рост напротив полицейского подполковника, у
которого над темно-синим воротником пиджака торчит неуместно розовый
воротничок, лицо Акименкова бледно, это бледность заключенного, месяцами не
имеющего воздуха и света и долгие часы проводящего в железном ящике
автозака, а глаза его превратились в щели. Ничего между ними сейчас нет,
кроме пяти метров мертвого неонового света, серой решетки клетки и пропасти
душ и понятий, разделяющей узника-активиста и полицейского в штатском.
«Пострадавший! — в голосе Акименкова сарказм. Вполне здоровый мужичок в
игривой розовой рубашке, весь наполненный каким-то нездоровым гневом и
нервной грубостью, тут, в суде, считается пострадавшим, а он, Акименков,
второй год слепнущий в тюрьме, кто тогда? — Вы знаете фабулу моего
обвинения? Это он спрашивает человека, только что сообщившего, что полагает
всех сидящих в клетке виновными.
— Нет.
— Пострадавший! Снова он лепит это слово в лицо подполковнику, у которого
нет никаких медицинских документов о его страданиях, да и страданий нет, а
есть только оторванный неизвестно кем погон, и с этим погоном он явился в
суд и попрекает им людей, которых даже и не видел на Болотной площади. — Вы
знаете, что у меня в тюрьме зрение упало до 10 % на одном глазу и до 20 % на
другом, пострадавший?
— Нет.
— Вы знаете, что есть полицейские в регионах, которые отказываются разгонять
вышедший на улицы народ?
— Вопрос снят!
— Вы выполните приказ, если вам прикажут стрелять в демонстрантов? — задает
Акименков свой традиционный вопрос, не обращая внимания на судью Никишину,
чей голос сейчас суетливо вертится и вьется вокруг него. Судья пытается
защитить маленького сердитого подполковника от слепого человека, сидящего в
клетке. Подполковник молчит.
Работает адвокат Макаров. Этот грузный человек в рубашке в синюю полоску и в
очках в массивной оправе наезжает на подполковника Беловодского, как
бульдозер. Тот пришел в суд, про который он знает, что суд на его стороне,
он пришел такой весь самоуверенный и даже чуть упоенный своей ролью гневной
жертвы с оторванным погоном, — но теперь он подвергается допросу адвоката
Макарова и понимает, что все не так легко и просто даже в этом суде. Макаров
давит его, задавая десятки и новые десятки вопросов, касающиеся всех
подробностей того, что происходило 6 мая 2012 года на Болотной площади. Даже
если сотни вопросов, занимающие часы в заседании, имеют целью сделать
пребывание свидетелей обвинения в суде тяжким и обременительным, то и тогда
в них уже есть смысл. Но смысл, конечно, не только в этом. Адвокат Макаров
вопросами нащупывает дыры в показаниях свидетелей обвинения, закручивает их
ум в спираль, выводит их из себя. Россыпями своих бесконечных вопросов он
хочет захватить и вытащить из памяти людей крупицы истины и мельчайшие
подробности происходившего в тот день на площади.
Макаров очень многое знает о том, что тогда было. Он знает фамилии офицеров
полиции, знает номера квадратов на оперативном плане (а подполковник их не
может вспомнить, вот странно), знает, какое подразделение, под чьим началом
где стояло и куда шло, знает, какие спецсредства были в кузовах грузовиков,
знает несовпадения в показаниях полицейских, знает точную топографию места
происшествия, которая свидетелям обвинения часто неизвестна. Они иногда даже
названий улиц не знают. Упорный и тщательный, оснащенный ноутбуком и листами
бумаги с записями, он на всех заседаниях терзает свидетелей обвинения
бесчисленными вопросами, и я вполне верю и сам вижу, что своим маниакальным
упорством он может допечь человека до белого каления и своей тщательностью
довести до обморока. Его прессинг изматывает всех, включая судью Никишину,
которая в конце концов устало умолкает за своим столом, сидит там с грустной
улыбкой и на третьем часу работы Макарова с надеждой спрашивает: «У вас
вопросы еще есть? — Конечно, Ваша Честь!»
Этот круглый, коротко стриженный человек хочет знать о событиях на Болотной
площади все. Он хочет узнать, кто командовал операцией по разгону
митингующих, какие приказы подполковник получал, устные и письменные, какие
маневры осуществляли силы правопорядка, участвовал ли подполковник во
встрече с Путиным на базе ОМОНа в Домодедове, в связи с чем утром 6 мая было
принято решение о резком увеличении численности полиции в Москве, почему был
изменен оперативный план, в результате чего блокирующая цепочка,
первоначально не перекрывавшая Болотную площадь, была перенесена вперед и
закупорила подход для огромной колонны демонстрантов, занимавшей всю ширину
Якиманки. Как колонна могла пройти в узкое горлышко, созданное полицией? Ему
очень трудно работать, потому что судья Никишина и две прокурорши всеми
силами мешают ему. Судья снимает его вопросы по десять подряд, но ничего не
может сделать с ним, потому что у него тогда находится одиннадцатый,
двенадцатый… пятнадцатый. «Гособвинение панически боится этих вопросов!» —
успевает он сказать негромко себе под нос, но все его слышат. Силы адвоката
Макарова не иссякают никогда, упорство его не имеет границ, и он четвертый
месяц делает ту работу, которая должна была бы сделать независимая думская
комиссия по расследованию событий на Болотной площади, если бы у нас была
Дума.
Воздух за окном становится серым. На окнах решетки снаружи и белые жалюзи
внутри. Жалюзи всегда садистически опущены, чтобы не дать узникам увидеть и
кусочек Божьего мира, в котором они так давно не были. Наступает вечер.
Прокурорши переговариваются за своим столом, многозначительно улыбаются,
хихикают и вдруг игриво предлагают адвокату Макарову сделку: обвинение не
будет требовать снять вопросы защиты, если защита будет задавать их быстрее.
Им кажется, что это остроумно. Макаров просит Вашу Честь прекратить
ерничество гособвинения. Он готов работать весь вечер и всю ночь, засыпая
несчастного подполковника вопросами, на которые тот, как сомнамбула,
отвечает: «В настоящее время не помню! По 6 маю я, к сожалению, не помню… Я
же сказал, не помню сейчас!» (Это он уже кричит страдальчески, замученный
адвокатом.) Но и на полное запирательство подполковника, не желающего
прояснять действия полиции по разгону разрешенного митинга на Болотной
площади, у адвоката Макарова есть вопрос: «А почему вы уклоняетесь от
ответов на вопросы защиты?»
Прокурорша Костюк, та самая, что щеголяла в ожидании заседания суда с голыми
ногами и в экстравагантном платье, не выдерживает изнурительного прессинга
Макарова и покидает место битвы и свое рабочее место. Она бежит из зала с
коричневыми стенами, где упорно и монотонно задает вопросы неутомимый
адвокат Макаров. В руке у нее голубой глянцевый смартфон, у уха
легкомысленные кудряшки. Куда же вы уходите, прокурор, ведь дело еще не
закончено? Ведь ваше фальшивое обвинение еще не разбито адвокатами
вдребезги, ведь президент, премьер-министр, главы СК и прокуратуры еще не
принесли извинения невинным узникам, ведь судья Ваша Честь Никишина еще не
совершила свой судейский подвиг, запретив конвою и пальцем касаться
беззащитных граждан свободной страны, ведь все газеты России и мира еще не
вышли с передовицами о том, что позорище наконец завершилось и теперь
гособвинению остается только думать, что оно будет объяснять своим детям,
которые однажды придут из школы с урока истории и спросят: «Мама, а это ты
держала невинных людей в тюрьме?» Но прокурорша бежит, может быть, вечером у
нее свидание, или она ведет здоровый образ жизни и ей пора съесть котлету,
или сегодня вечером у нее кино по ТВ и она уже запасла в холодильнике
бутылку пива. Ничего удивительного, нормальная жизнь, в двенадцатиэтажном
доме напротив суда зажигаются окна, все мы люди, и все мы рано или поздно
расходимся по домам. Но только те, что сидят в клетке, пока что уйти не
могут.
«Чёрный список» (англ. The Blacklist) — американский телесериал, созданный Джоном Бокенкампом, с Джеймсом Спейдером и Меган Бун в главных ролях. В центре сюжета находится агент ФБР, которая работает с одним из самых разыскиваемых бывших агентов-беглецов. Сериал стартовал на NBC в сезоне 2013—2014 годов.
3 декабря 2013 года NBC продлил сериал на второй сезон, который стартовал 22 сентября 2014 года. 11 мая 2014 года сериал был продлён на третий сезон, который стартовал 1 октября 2015 года. 5 декабря 2015 года сериал был продлен на четвёртый сезон, который стартовал 22 сентября 2016 года. 11 мая 2017 года сериал был продлён на пятый сезон.
Проект был высоко оценён телевизионными критиками США, а актёрская работа Джеймса Спейдера отмечена номинацией на премию «Золотой глобус».
Рэймонд Реддингтон (Джеймс Спейдер), один из самых разыскиваемых преступников в мире, без сопротивления сдаётся в вашингтонской штаб-квартире ФБР. На допросе он заявляет, что собирается помочь Бюро с арестом опаснейших «криминальных умов», но сотрудничать будет только с агентом Элизабет Кин (Меган Бун), только что принятой в ряды ФБР, объясняя это тем, что Кин — «особенная и очень умная».
Актёры и персонажи
Основной состав
Джеймс Спейдер — Рэймонд «Ред» Реддингтон, один из самых разыскиваемых, опасных и влиятельных преступников в мире, «консьерж» преступного мира.
Меган Бун — Элизабет Кин / Маша Ростова специальный агент ФБР.
Диего Клаттенхофф — Дональд Ресслер, специальный агент ФБР, в течение нескольких эпизодов — временно исполняющий обязанности директора подразделения ФБР по противодействию терроризму.
Райан Эгголд — Том Кин / Джейкоб Фелпс / Кристофер Харгрейв, муж Элизабет и наёмный оперативник. В конце первой половины 5 сезона был убит одним из врагов Редингтона Иэном Гарви.
Парминдер Награ — Мира Малик, прикомандированная к подразделению полевой агент ЦРУ.
Гарри Ленникс — Гарольд Купер, директор подразделения ФБР по противодействию терроризму, позднее — в отставке. В 10 серии 3 сезона снова принят на службу.
Амир Арисон — Арам Моджтабаи, компьютерный специалист ФБР.
Можан Марно — Самар Наваби, прикомандированная к подразделению агент Моссад.
Хишам Тафик — Дембе Зума, ближайший соратник и телохранитель Реддингтона.
Второстепенный состав
Джейн Александер — Диана Фоулер, глава криминального подразделения Министерства юстиции США.
Алан Алда — Алан Фитч, заместитель директора национальной разведки США.
Чарльз Бэйкер — Грей, помощник и телохранитель Реддингтона.
Дебора С. Крэйг — Люли Чжен, кассир и одна из телохранительниц Реддингтона.
Бэйзил Бэйс — Бэйз, наемник, командир штурмового отряда Реддингтона. Впервые по имени его называют в третьем сезоне, во время перестрелки в церкви, когда венчались Элизабет и Том.
Сьюзан Бломмерт — Мистер Каплан, ближайшая помощница Реддингтона. Настоящее имя — Кейт.
Список эпизодов телесериала «Чёрный список»
Сезон | Эпизоды | Оригинальная дата выхода | Рейтинг Нильсена | |||
---|---|---|---|---|---|---|
Премьера сезона | Финал сезона | Ранк | Зрители (миллионы) |
|||
1 | 22 | 23 сентября 2013 | 12 мая 2014 | 6 | 14,95 | |
2 | 22 | 23 сентября 2014 | 15 мая 2015 | 14 | 13,76 | |
3 | 23 | 1 октября 2015 | 19 мая 2016 | 22 | 11,19 | |
4 | 22 | 22 сентября 2016 | 18 мая 2017 | 30 | 9,25 | |
5 | 22 | 27 сентября 2017 | 2018 | TBA | TBA |
Производство
В середине августа 2012 года NBC купил сценарий пилотного эпизода у Джона Бокенкампа и Sony Pictures Television, а 22 января 2013 года канал дал зелёный свет на съемки пилотного эпизода.
Кастинг на центральные роли начался в феврале 2013 года. 1 марта было объявлено, что Меган Бун будет играть ведущую роль в пилоте, а две недели спустя Джеймс Спейдер присоединился к проекту в главной мужской роли.
10 мая 2013 года NBC дал пилоту зелёный свет и заказал съемки сериала для трансляции в сезоне 2013—14 годов. Сериал получил желанный тайм-слот после реалити-шоу The Voice, самой рейтинговой программы канала.
Награды и номинации
Год | Премия | Категория | Номинант | Результат |
---|---|---|---|---|
2014 | Золотой глобус | Лучший актёр сериала (драма) | Джеймс Спейдер | Номинация |
Как муж-рогоносец застрелил жену и был дважды оправдан
Муж убил жену: изменила. Довольно избитый сюжет, актуальный во все времена: от Отелло до О. Джея Симпсона. Но в дореволюционном деле об убийстве Зинаиды Прасоловой столкнулось столько интересов, что банальная любовная драма послужила поводом для общественной дискуссии о правосудии, семье и браке, и даже государстве.
Роковой выстрел
В четыре часа ночи 9 октября 1911 года в московский загородный ресторан «Стрельна» в компании родной сестры Марии Денницыной, купца-меховщика Рогаткина-Ежикова и директора правления Московского банка Кислякова приехала Зинаида Прасолова. Как оказалось, это был ее последний ужин.
Дальнейшие события детально восстановило следствие. Ресторан «Стрельна» наряду с «Яром» был местом, где собиралась вся московская элита. Свободных мест в зимнем саду не оказалось, поэтому Прасолова со товарищи расположились было на террасе, но вскоре перешли в сад. А за соседним столиком по чистой случайности в компании двух мужчин и трех женщин оказался законный супруг Зинаиды — Василий Васильевич Прасолов, с которым они к тому моменту жили раздельно.
Зинаида Прасолова — светская львица, приехавшая 9 октября 1911 года в ресторан «Яръ» в компании купца и банкира, а уехавшая оттуда в предсмертной агонии на автомобиле одного из братьев Рябушинских
Заметив жену, Прасолов улыбнулся ее сестре и ответил издали на приветствие Рогаткина-Ежикова. При этом он сказал своему товарищу Пищулину: «А вон и моя бывшая жена». Обе компании проводили время порознь и ничего вызывающего по отношению друг к другу не допускали. Десятью минутами позже Прасолов, выпив две рюмки коньяку и попросив разрешения встать из-за стола, неожиданно направился к столику, за которым сидела Зинаида. Подойдя, он приветствовал Рогаткина-Ежикова: «Здравствуйте, Дмитрий Михайлович», после чего обернулся к бывшей жене: «Зинаида Ивановна, потрудитесь немедленно удалиться из “Стрельны”». Получив отказ, Прасолов выхватил из кармана револьвер и выстрелил в Зинаиду… В зале после выстрела произошла суматоха. Кто-то закричал: «Оставьте, это муж с женой». Кто-то кричал, что нужно бить убийцу, на что Прасолов бросил: «Не бейте меня, я пойду и заявлю сам».
Богемный ресторан «Яръ» был конкурентом «Стрельны», где на глазах нескольких десятков великосветских зевак разыгралась семейная трагедия Прасоловых
Фото: pastvu.com
По требованию присяжного поверенного Вознесенского, находившегося здесь же, Прасолов беспрекословно отдал ему револьвер, а на вопрос помощника присяжного поверенного Данцигера: «Кто стрелял?», ответил: «Данцигер, это я стрелял». Затем крикнул кому-то из публики: «Я сделал все, что хотел». Увидев распорядителя ресторана Риттера, Прасолов сказал ему: «Господин Риттер, позовите полицию, я убил». Его проводили в контору ресторана, где он и был вскоре арестован прибывшей полицией.
Женоубийца Василий Прасолов — представитель дореволюционной золотой молодежи. Родился в обеспеченной московской семье, выучился на юриста. Играл на бегах и в казино, употреблял кокаин
В это же время тяжело раненную Прасолову перенесли в отдельный кабинет, где ей оказали первую помощь. Затем женщину погрузили на автомобиль и в сопровождении Николая Рябушинского отправили в хирургическую лечебницу. По дороге она скончалась.
Эксперты Московского окружного суда 16 мая 1912 года признали Прасолова психически здоровым и на момент освидетельствования, и на момент убийства. Начался судебный процесс, который, по воспоминаниям судьи Анатолия Кони, стал «разительным примером непозволительного обращения со свидетелями при допросе, явки в суд свидетелей, показания которых, почерпнутые из области бесшабашного кутежа и прожигания жизни с забвением элементарных нравственных условий общежития». А государственный обвинитель Дмитрий Новицкий в своей заключительной речи заявил: «Я не знаю, чем руководились те свидетели, которые приходили сюда с утомленными, бледными лицами и без краски стыда бросали здесь комьями грязи в могилу покойной, в которую отсюда ринулся бурный и грязный поток».
Процесс
Слушание дела началось только 21 января 1913 года в Московском окружном суде с участием присяжных заседателей. Защищали Прасолова присяжный поверенный Николай Измайлов и известнейший адвокат Владимир Бобрищев-Пушкин. Со стороны обвинения выступали товарищ (заместитель) прокурора Дмитрий Новицкий и присяжный поверенный Михаил Ходасевич. На суде во множестве всплыли подробности как самого факта убийства, так и интимной жизни четы Прасоловых.
Присяжный поверенный Владимир Бобрищев-Пушкин (слева) защищал убийцу во время обоих процессов. Присяжный поверенный Николай Измайлов (справа) также защищал Прасолова на двух процессах
Обвинителем на первом процессе по делу Прасолова выступал товарищ (заместитель) прокурора Московского окружного суда Дмитрий Новицкий (слева). Присяжным поверенным со стороны потерпевших выступал Михаил Ходасевич (справа), брат поэта Владислава Ходасевича
Василий Васильевич познакомился с покойной Зинаидой Ивановной в 1904 году, когда оба они учились в последний классах гимназии. Друг Прасолова, журналист Евгений Шестов, так на суде вспоминал о том периоде: «В тот же день, немного спустя, мы опять встретили Зинаиду Ивановну, и на этот раз он не удержался, подошел к ней и стал о чем-то говорить, а я остановился в стороне. Когда она, простившись с ним, ушла, Вася сообщил мне, что Зинаида Ивановна просила его свезти ее в этот вечер в театр, а затем к “Яру”, который она хотела посмотреть. Я, признаться, удивился. Как же это так? Молоденькая девушка — и вдруг сразу просит молодого человека свезти ее в ночной ресторан».
Несмотря на протесты и родителей Прасолова, и родственников Денницыной, в феврале 1908 года состоялась свадьба.
«Да я и сам убедился в правильности этих слухов,— рассказывал Иван Денницын на суде.— Вот однажды я давал концерт — я певец — и предварительно развозил билеты. Завез между прочим и к своему знакомому Конжунцеву в “Славянский базар”. Сижу в номере, вдруг влетает, и без доклада, Василий Васильевич, они были с ним тоже знакомы, и давно. Встреча их была настолько радостной, что я понял, что делать мне здесь больше нечего, и поспешил удалиться».
«Что значит “настолько радостной”?» — уточнял председатель суда.
«Да так, вообще… ликующий вид… Эти крики: “Вася! Здравствуй, Вася!” Я и понял, что мне здесь делать нечего… И встретил он Василия Васильевича неодетый, вышел к нему без крахмальной рубашки и без галстука…» — продолжил свидетель.
«Но в таком же ведь виде он и вас принимал?!» — вставила вопрос защита.
«И меня в таком»,— подтвердил Иван Денницын.
По словам второго брата, Сергея Денницына, с Кожунцевым Прасолова связывали не только рабочие отношения: «Василий Васильевич хлопал его по щеке, сидел у него как-то на коленях, гладил по голове». Сам Конжунцев тоже выступил на суде, но от интимной близости, естественно, открестился, сообщив, что у них с Василием были только деловые отношения.
Как бы то ни было, первое время Василий и Зинаида жили дружно, но после рождения дочери отношения испортились. «Барыня стала ездить в театры одна,— рассказывала на суде горничная Прасоловых Александра Елисеева.— Василий Васильевич стал отлучаться из дома, возвращался поздно. Как-то раз барыня вызвала к себе по телефону какого-то Полякова, который на глазах Василия Васильевича и уехал с ней в театр».
Королева Бриллиантов и стакан серной кислоты
В начале 1910 года Прасолов завел отношения с некой госпожой Фрумсон — кафешантанной певицей, или, как ее звали, Королевой Бриллиантов Анджелло. Родом из Пензы.
«Познакомилась мы совершенно случайно, в кинематографе,— свидетельствовала на суде Фрумсон.— Мы разговорились. Я сказала ему, что в Москве первый раз и ничего здесь не знаю. Он был с товарищем и предложил мне показать “Яр”. Я слышала, что в Москве есть “Яр”, и хотела посмотреть.
Ресторан «Яръ» к началу XX века был широко известен как место сбора российской элиты: купцы, банкиры, поэты и писатели ели, пили и вели беседы под аккомпанемент цыганской музыки
Фото: pastvu.com
Они пошли со мной в “Метрополь” и остались в вестибюле, а я позвала управляющего и спросила, не знает ли он их. Управляющий ответил, что это Прасолов, вполне приличный человек, играет у них на биллиарде. Во время наших разговоров он сказал мне, что женат и что жена его очень красивая».
«Метрополь» был одной из центральных московских гостиниц, в которой останавливались состоятельные люди. Заведение настолько заботилось о своем статусе, что после 23 часов посетителей в номера не пускали
Фото: РИА Новости
В «Метрополе», где остановилась Фрумсон, гостей пускали до 11 часов вечера, поэтому ради встреч с Прасоловым она переехала в гостиницу «Центральная». Связь Василия с Королевой Бриллиантов обнаружилась случайно. Однажды в доме Прасолова раздался звонок. К телефону подошла жена. Говорил женский голос и спрашивал Василия Васильевича. Женский голос спросил: «Кто у телефона?» Прасолова ответила: «Жена швейцара». И женский голос попросил передать Василию Васильевичу, чтобы он был в клубе велосипедистов. Зинаида взяла с собой брата и поехала туда. Там она еле уговорила мужа вернуться домой.
Спустя какое-то время после истории с «женой швейцара» и велосипедным клубом Зинаида Ивановна пригласила мужа приехать. А сама послала свою сестру, Софью Ивановну, за серной кислотой. Горничная Елисеева на суде говорила: «Она выразилась так: “Пусть будет уродом, будет тогда сидеть со мной”».
Прасолов с женой вдвоем заперлись в кабинете, поговорили. Выйдя из кабинета, Василий Васильевич приказал горничной принести в спальную комнату чемоданчик. Она выполнила распоряжение. Прасолов стал собирать в него разные мелкие вещи: воротнички, галстуки, рубашки. Зинаида Ивановна же вошла в переднюю и со словами: «Вот ему, вот ему!» — разорвала карман на той шубе, в которой вошел Василий Васильевич. «После этого я ушла в кухню, но через несколько минут услыхала крик Василия Васильевича: “Зина, Зина, что ты делаешь?” — и, когда вбежала в переднюю, увидела, что Василий Васильевич, согнувшись и закрыв лицо руками, стоял уже одетый в другую, старую шубу и с него капала какая-то жидкость, а Зинаида Ивановна в этот момент разбила у него на голове чайный обыкновенный стакан, который перед тем стоял в гостиной на столике»,— рассказывала на суде горничная.
В тот же день Зинаида Ивановна вызвала к себе по телефону Ивана Карловича Аренсона, который и до этого часто бывал у нее, и уехала с ним на автомобиле на Воробьевы горы.
У Прасолова, судя по показаниям родителей, и до этого было несколько припадков, а после этого скандала случился особенно сильный. Тогда же мать Прасолова случайно увидела в комнате сына, который переехал к ним, баночки с каким-то порошком. Она узнала от их семейного доктора Галая, что это кокаин, который нюхал подсудимый. В своих объяснениях суду Прасолов показал, что он перепробовал немало всяких наркотических средств.
«Однажды она ко мне приехала и говорит: “Если только вы меня любите, дорогая, прошу вас, устройте мне одно дело. Ввек не забуду вас! Сегодня у нас вечеринка и будут мои тетки, на средства которых я живу. Обязательно приезжайте и громко ругайте всячески Василия. Во всем его обвиняйте. Мне нужно, чтобы тетки узнали, что не я виновата, что мы разъехались, а он”,— рассказывала про Прасолову Фрумсон.— Я согласилась и поехала, но тетки не пришли. Потом выдумали, что я там при всех пила за общего мужа. Ничего подобного. У меня такта довольно».
Зинаида Ивановна в середине 1910 года просит развода. Одним из обвинений в адрес Прасолова на суде было то, что он просил за развод 50 тыс. руб. Однако представитель покойной Яков Перский сообщил, что никаких 50 тыс. руб. за развод Прасолов с жены не требовал. Наоборот, Зинаида Ивановна требовала по 3 тыс. в год на содержание ребенка. Более того, по брачному законодательству того времени в случае измены мужа развод мог быть оформлен в консистории и без его согласия.
В декабре 1910 года дочь Прасоловых серьезно заболевает и умирает. На короткий срок муж и жена сходятся, впрочем, только до очередного громкого скандала.
«Lublu. Димочка»
После окончательного расставания с мужем Зинаида Прасолова поехала отдыхать в Кисловодск. Причем свидетель Михаил Попов, с женой которого дружила убитая, на суде сказал: «Однажды я спросил Зинаиду Ивановну, сидевшую у нас, почему она не едет на бега, а она ответила, что у нее нет денег. Между тем я знал, что она собирается на Кавказ, и поставил ей это на вид. Зинаида Ивановна сказала, что ей нужны деньги только для того, чтобы доехать до Кавказа, а оттуда она сама привезет деньги».
Перед поездкой в Кисловодск она завела отношения сразу с двумя мужчинами — Аренсоном, который был в нее влюблен с гимназических времен, и тенором Смирновым. Пока Зинаида отдыхала, Аренсон и Мария Денницына оставались в Москве, где вместе присматривали подходящую квартиру. Наконец, квартира была найдена, в нее перевезли мебель, а Зинаида Ивановна почему-то еще жила в Кисловодске и в Москву возвращаться не собиралась.
«Приезжай скорее. Скучаю. Пиши чаще. Целую крепко. Аренсон»,— телеграфировал Иван Аренсон из Москвы в Кисловодск 27 июля.
Зинаида же в это время получала другие телеграммы. «Подожди меня. Хотя ты имеешь полное право жить где хочешь. Не волнуйся, в крайнем случае без меня не решай. Главное — будь дальше от Василия. Целую крепко. Я с тобой. Lublu. Димочка»,— писал 10 августа 1911 года в Кисловодск с Нижегородской ярмарки тенор Смирнов.
Аренсон начал злиться, что Зинаида долго не едет и ничего не пишет. Мария писала сестре: «Зина, это ужасно. Телеграфируй, когда будешь в Москве», и затем 23 августа: «За обман Аренсон за квартиру не заплатил. Хозяин гонит вон».
В начале сентября Прасолова вернулась с юга и быстро наладила отношения с Аренсоном.
Впрочем, в тот роковой для себя день Зинаида Ивановна была без Аренсона. Во второй половине дня она пошла в цирк с Марией. Там они встретились с Рогаткиным-Ежиковым и Кисляковым. Потом поехали на «скеттинг-ринг» — площадку для катания на роликах. Такие площадки стали открываться в России в начале века, но быстро снискали популярность злачных мест.
В начале XX века в столичных городах в моду вошли крытые катки для катания на роликовых коньках — скеттинг-ринги, куда приличных дам не водили из-за дурной славы заведений
«На скеттинг-рингах, одним словом, воцарилась такая грязь, что туда и подступиться нельзя порядочному человеку,— писал из Берлина журналист-иммигрант Михаил Рубакин.— Перефразируя слова Некрасова о русских скеттинг-рингах, можно смело сказать, что не в катанье там сила». После скеттинг-ринга, где Прасолов увидел жену в мужской компании, Зинаида отправилась сначала в «Яр». Свидетель Крейнес, в компании которого Прасолов ужинал в тот страшный вечер, сообщил, что по дороге со скеттинг-ринга в охотничий клуб Прасолов бросил фразу: «В Москве прибавилось одной проституткой: моя жена пошла по рукам». В таком состоянии они встретились в «Стрельне», где все и произошло.
Слушания были закончены, а в прениях ярко выступил представитель гражданского истца Михаил Ходасевич. «Защитник подсудимого Бобрищев-Пушкин на процессе говорил, что “брачный союз — не скотный двор”, но тут был именно скотный двор, а, может быть, еще и конский завод! — негодовал он.— Прасолов — это труп! В нем ничего не живо, и, что бы ни сказали ему присяжные, он все равно уже трехдневный и смердит».
Тем не менее присяжные сочли доказанным, что Прасолов убил свою жену, правда, убил он ее, по их мнению, в состоянии «умопомрачения». Экспертная оценка врачей, которые признали Прасолова вменяемым, их совершенно не смутила. Окончательный вердикт был краток: «Полностью оправдать».
Махинации Правительствующего сената
Результатами процесса остались недовольны и прокурор, и гражданские истцы. Обвинение подало апелляцию, которая разбиралась в Сенате. Здесь-то и возникла проблема.
В 1910–1912 годах в Российской Империи прошло несколько громких процессов по тяжким преступлениям, высветивших существенные недостатки судебной системы. В марте 1912 года в Москве собственным сыном был убит владелец успешного ресторана «Мартьяныч» купец Петр Мартьянов. Первые заседания по делу Мартьянова-младшего, как и по делу Прасолова, проходили при участии присяжных по месту совершения преступления — в московском суде. Петра Мартьянова, как и Прасолова, присяжные оправдывали, сославшись на то же: подсудимый был в состоянии умопомрачения.
А дальше Правительствующий сенат как кассационный орган решал, «топить» обвиняемого или нет — переносить рассмотрение судебного дела в другой судебный округ или нет.
Это были три самых строгих суда. Скажем, в Московском окружном суде, по данным статистика Михаила Гернета, число оправдательных приговоров было 41,1 на 100 процессов. При рассмотрении дел без участия присяжных самым строгим был Ярославский окружной суд — 12,1 оправдательного приговора на 100 дел.
В самых строгих российских судах — Владимирском, Ярославском (на фото) или Кашинском окружном суде — на каждые 100 дел присяжные выносили 22,2 оправдательного приговора
Фото: Горьковский областной архив /ТАСС
Между тем, передавая дело на повторное рассмотрение в суд другого округа, Сенат фактически нарушал закон. Статья 248 Уложения уголовного судопроизводства гласила, что кассационный департамент Сената может переносить дела из одного судебного округа в другой только в тех случаях, «когда председатель, члены или прокурор суда обвиняются в преступном деянии, подлежащем в общем порядке судопроизводства рассмотрению того же суда» или «когда сии должностные лица окажутся прикосновенными к злоупотреблениям, допущенным по делу, им подведомственному». Ни того ни другого в процессах Мартьянова и Прасолова не было.
«Мы не знаем Прасолова. Его, конечно, не знал до убийства им жены и Сенат. Это неведение весьма естественное: нельзя же, в самом деле, знать всех обитателей России. Но вот забывчивость Сената о существовании 248 статьи Уложения уголовного судопроизводства совершенно неестественна. У Гегеля сова Минервы вылетает только вечером, у Сената — 248 статья выплывает на сцену после оправдательных или вообще опасных приговоров»,— писал помощник присяжного поверенного Александр Вроблевский после этих громких процессов.
Перед Сенатом тем временем встал непростой вопрос: как спасти правосудие от поругания, брак и семью — от осквернения, а государство — от разрушения? Было принято решение передать эти дела на рассмотрение в Ярославль.
«Вчера в Ярославском окружном суде получен указ Правительствующего сената о том, что нашумевшее на всю Россию дело москвича Прасолова передано в Ярославский окружной суд»,— сообщала газета «Голос» 17 сентября 1913 года. Заседания проходили с 11 по 14 декабря того же года.
Неявка 29 свидетелей
Такого интереса к судебному процессу в Ярославле еще не бывало. «Даже изобретатель телеграфа не удостаивался при жизни такого внимания, каким общество удостоило убийцу собственной жены,— говорил в своей речи представитель обвинения Николай Чебышев.— В каком-то состоянии морального гипноза оно возвело Прасолова в звание современного русского Оскара Уайльда, окутало его заманчивым туманом страдальца не по своей вине и наделило его сочувствием, в котором отказало даже той, которая одна была действительной жертвой».
Обвинителем на втором процессе Прасолова, проходившем в Ярославском окружном суде, был московский представитель обвинения Николай Чебышев
Ажиотаж подогревали и столичные, и местные газеты. «В некоторой части русской прессы процесс Прасолова пытались во что бы то ни стало объяснить характерными чертами широкой и разгульной жизни в Москве,— писал журналист Михаил Рубакин.— Она, дескать, белокаменная, всему виной, и никто больше. Слепые кроты! Разве в самых глухих медвежьих углах нашей родины не происходит тот же бесшабашный разгул, та же свистопляска словно с цепи сорвавшихся саврасов?»
Медийная волна поспособствовала тому, что к началу процесса зал судебных заседаний был до отказа набит газетчиками, представителями местной власти и простыми обывателями, то есть всеми, кроме… свидетелей. Из числа вызванных на второй процесс на заседание прибыли всего пять человек со стороны обвинения и семь — со стороны защиты. Остальные 29 человек в суд не явились, ссылаясь либо на дальность расстояния, либо на другие причины, препятствующие им прибыть в Ярославль.
Самый известный женоубийца — Отелло вполне мог бы позавидовать драматизму истории, которая произошла в Москве в 1911 году
Причем по разным причинам не оказалось и главных свидетелей обвинения: отца, сестер и братьев убитой. Одна из сестер Денницыных, Софья, между процессами покончила с собой. Сергей Денницын, активно продвигавший на первом процессе версию о гомосексуализме Прасолова, сам оказался на скамье подсудимых за какое-то мошенничество. Денницын-старший слег, когда узнал о приговоре по делу сына. Мария Денницына также сослалась на болезнь. Из-за занятости в другой судебной тяжбе не явилась и Королева Бриллиантов госпожа Фрумсон. После первого суда над Прасоловым лицеист Никита Степанов украл у нее все бриллианты. Он хотел продать их и уехать в Америку, но был пойман в Варшаве. За малостью лет суд его оправдал, так что в июле 1914 года Степанов смог перебраться вместе с женой в Америку. Но это уже другая история.
Показания неявившихся свидетелей зачитывали с листа, так что в ходе второго заседания никаких новых фактов предъявлено не было. За исключением психиатрической экспертизы. Специалисты, одним из которых был знаменитый психиатр Александр Бернштейн, после проведения осмотра пришли к совершенно противоположному заключению. На этот раз психиатры были единодушны в том, что Прасолов в момент преступления находился в состоянии «умоисступления». Обвинение пыталось было указать на несостыковки в двух экспертизах, но присяжные вновь оправдали Прасолова. Своим решением они хотя и признали его виновным в убийстве жены, но все же решили отдать под надзор родителей.
Вскоре после процесса началась Первая мировая, затем — революция и Гражданская война. Как сложилась дальнейшая судьба женоубийцы Прасолова, узнать не удалось.
Источник: Коммерсантъ
https://www.kommersant.ru/doc/3481135?from=vybor
Бывший мафиози Гаспаре Мутоло посвятил Елену Пушкарскую в историю своих отношений с Коза-нострой
Тридцать лет назад, в конце 1987-го, на всколыхнувшем Италию «макси-процессе» 360 мафиози получили в общей сложности 2665 лет заключения. С мафиозным головорезом Гаспаре Мутоло, одним из приговоренных тогда, но официально раскаявшимся и давшим ценные показания следствию, «Огонек» поговорил сегодня о том, что такое мафия и насколько она и в самом деле бессмертна.
Шофер, убийца и художник
Визитная карточка
77-летний Гаспаре Мутоло — «пентито» (pentito — раскаявшийся). Так в Италии зовут мафиози, которые пошли на сотрудничество с полицией в обмен на послабления в сроках и условиях тюремного содержания
Начинал Мутоло шофером, но на оперативный простор вышел быстро — занимался убийствами, похищениями, наркотрафиком. Стал доверенным лицом «крестного отца» Коза-ностры Тото Риины (по прозвищу Коротышка), умершего в тюрьме пару недель назад — 17 ноября 2017 года.
За свои преступления Мутоло в 1974-м был арестован. Проходил обвиняемым по легендарному «макси-процессу» над мафией (в ноябре 1987-го 360 обвиняемых осудили в общей сложности на 2665 лет тюрьмы). В декабре 1991-го начал сотрудничать со следствием, нарушив «омерту», мафиозный «кодекс чести», требовавший хранить молчание до смерти, и дал показания знаменитому судье-следователю Джованни Фальконе, а затем и его соратнику, зампрокурора Палермо Паоло Борселино. Оба следователя, ставшие символами борьбы с мафией, вскоре погибли: их бронированные автомобили были взорваны по приказу Тото Риины при помощи чудовищных зарядов взрывчатки.
Но протоколы допросов остались. А с ними и масса вопросов к властям, на которые до сих пор нет ответа. Среди лиц, чьи имена фигурируют в протоколах допросов Мутоло,— экс-премьер Италии Джулио Андреотти, депутат Европарламента Сальваторе Лима, судьи Кармело Конти, Паскуале Барекка и Доменико Моллика, прокурор Доменико Синьорино, высокопоставленный полицейский и сотрудник спецслужб Бруно Контрада. Сам экс-шофер отсидел в общей сложности около 20 лет. Сейчас на свободе, но под программой защиты свидетелей. На публике появляется с лицом, скрытым маской. Занимается живописью, которую, по его словам, полюбил в тюрьме.
— Как вы оказались в Коза-ностре?
— Как многие. Жил в Палермо, работал обычным механиком у одного мафиози. Но в те времена я его таким не воспринимал. Примечал, конечно, что некоторых важных людей, которые к нему захаживали, потом находили убитыми, но особого значения этому не придавал. А подрабатывал воровством и мелкими грабежами, на том и попал в тюрьму (дело было в 1965 году.— «О»).
Оказался в одной камере с Тото Рииной — нас там было всего человек 12. Риина в те времена еще не был тем, кем стал потом («крестным отцом» Коза-ностры.— «О»), но что он большой человек, было ясно сразу. Чем-то я ему приглянулся, и он дал мне два важных совета. Первый: быть в мафии лучше, чем разбойничать на свой страх и риск. Второй: ни при каких обстоятельствах не идти против Розарио Риккобоне (этот мафиози контролировал в Палермо район, где жил Мутоло, а в 1980-е бесследно исчез; считается, что его вместе с другими претендентами на первенство в Коза-ностре убрал Тото Риина.— «О»). Выйдя на свободу, я снова занялся грабежами, но Риккобоне велел мне явиться: у меня машина была забита оружием, а он как раз начинал разборки с теми, кто не хотел подчиняться. Я сделал, как велел Риина: сказал, что всегда готов выступить на его стороне. Так и оказался в организации.
Бомба, от которой погиб Паоло Борселино в июне 1992-го, разнесла пол-улицы. Ниже — арест мафиози, обвиняемого в его убийстве
Фото: AFP
— Но вы ведь помогали Риккобоне наладить поставки наркотиков в Америку. Расскажите об этом.
— Все было через тюрьму. Во время одной отсидки я познакомился с Кином (сингапурец Кох Бак Кин, ставший поставщиком героина для Коза-ностры.— «О»). Его арестовали с 20 килограммами героина, которые он не знал, кому сбыть. У Кина на Сицилии никого не было, в тюрьме ему жилось плохо. Тогда я велел жене носить передачи ему и его китайским сокамерникам — их было человек десять. А когда он выходил на свободу, я отдал ему свою золотую цепь, часы, браслет и дал адреса надежных людей в Неаполе. В общем, мы подружились, и потом все китайцы, которые возили сюда героин — обычно мелкие партии по несколько килограммов,— оставляли их на вокзале в камере хранения, а мои люди их забирали. Я платил им по 50 млн лир (около 25 тысяч евро.— «О») за килограмм и перепродавал за 75. У нас были и свои подпольные фабрики, только их героин был лучше, чем тот, что делали на Сицилии. Почти весь груз мы отправляли в США. Самой крупной была партия в 400 килограммов: ее отправили в 1981 году.
В США груз получали люди Риккобоне. Сам он к тому времени уже входил в Комиссию (коллективный руководящий орган американской Коза-ностры.— «О»). Я зажил в то время на широкую ногу, вложился в недвижимость, купил для себя палаццо. Мне советовали переводить деньги в Германию, но я хотел делать дела на Сицилии. В итоге Де Дженаро (Джанни Де Дженаро, возглавлявший в тот период оперативную службу по борьбе с мафией.— «О») меня засек и арестовал.
— Другим источником доходов мафии в 1970-е называют похищения предпринимателей. Это правда, что была попытка похитить Сильвио Берлускони, будущего премьер-министра страны?
— Все так. Я входил в группу, которая занималась похищениями. Мы делали это только на севере Италии. Гаэтано Бадаламенти (тогдашний глава Коза-ностры.— «O») запретил похищения на Сицилии. Мы работали честь по чести — никаких женщин, детей, никаких отрезанных ушей — только выкуп. В 1974-м у нас было задание похитить человека, который строил «Милан-2» (жилой квартал Милана, его создание положило начало финансовой империи Берлускони.— «О»). Только потом я понял, что это был Сильвио Берлускони. Тогда он еще не был столь важной фигурой. А остановил нас в последнюю минуту приказ вернуться в Палермо.
— Как вы думаете, почему?
— Договорились, наверное. Думаю, что через Дель Утри (Марчелло Дель Утри — друг и доверенное лицо Сильвио Берлускони, экс-сенатор, в 2014-м приговорен к тюремному сроку за связь с мафией.— «О»), он был в контакте с палермскими мафиози, за что и получил в конце концов срок. В те времена все крупные предприниматели, у которых был интерес на Сицилии, должны были иметь контакт с мафией. По-другому дела просто не делались.
Тот же Берлускони, скажем, владел Standa (сеть супермаркетов.— «О») в Катании. Но на этом основании его нельзя причислять к мафии. Про него разное можно сказать — богатей, бабник, но не убийца. Это важно! Поймите, на Сицилии был ведь не только кровавый Риина. Было много уважаемых богатых людей, кавалеры Костанца, Катанези, другие, которые сотрудничали с мафией, зарабатывали деньги, но не собирались убивать.
Тото Риина перед судом в Палермо, 1993 год. Впереди — 26 пожизненных приговоров и четверть века строгого режима
Фото: AFP
— Но вы-то, в отличие от них, убивали. Сколько жертв на вашем счету?
— Знаете, если какой-то мафиози скажет вам, что он не убивал, верить не стоит. Да, убивал, конечно. Я делал это, и не только при помощи оружия. Моей специализацией было удушение. Это намного труднее, чем застрелить. Приходится смотреть в глаза людям, которые понимают, что это последние мгновения жизни. Нам же становилось ясно, что человек умер, по вытекшей из ушей крови и спонтанному мочеиспусканию.
Сколько их было? Не помню. Ну, может, двадцать, может, чуть больше. Но я никогда не убивал из собственных интересов. Всегда по приказу. В мафии нельзя отказаться выполнить приказ. А 1970-е в Италии и особенно на Сицилии были годами войны внутри мафии. И вот еще что: я не убивал и не похищал ни детей, ни женщин, как это стали делать потом, при Тото Риине.
— Вы все же были доверенным лицом Тото Риины. Говорят, он был полуграмотным. Как же ему удалось подмять мафию под себя? Говорят, и умер он, не раскаявшись…
— Тото Риина был для меня как отец. Прикажи он мне в те годы броситься для него в воду, я бы бросился, не раздумывая. Одно время я работал его шофером. Помню его еще бедным, бывало, и без гроша, иногда я с ним делился награбленным… Даже добившись могущества и богатства, внешне он оставался скромным. Не кричал, не угрожал, не выставлял напоказ свою власть, просто отдавал приказ: убить.
При этом у него был мощная харизма, он умел подчинять. Понимаете, до него Коза-нострой всегда правили люди из Палермо, богатой столицы Сицилии, а он был из Корлеоне — маленького городка. Скажу так: победить соперников ему позволило природное зло, а оно у него было внутри. У него была просто-таки звериная жестокость. До него мафия придерживалась определенных правил, во всяком случае, не убивала женщин, детей. А он перестал доверять кому бы то ни было — убивал даже друзей, родственников, дошел до объявления войны всему государству (в 1992-м по приказу Риины был осуществлен ряд громких убийств, в том числе евродепутата Сальваторе Лимы, следователей Джованни Фальконе и Паоло Борселино, а затем осуществлены в качестве акций устрашения взрывы в Риме, Флоренции, Милане.— «О»).
— Как вы думаете, решение об устрашающих взрывах было его собственным?
— Я плохо представляю, кто мог бы давать такого рода советы Тото Риине. Могу предположить, что Бернардо Провенцано или Леолука Багарелла (близкие к Тото Риине мафиозные боссы.— «О») могли бы ему сказать, что ты делаешь, но и они боялись. Перечить было нельзя. Он к тому времени стал диктатором.
— Был ли пресловутый поцелуй (в традициях Коза-ностры это рассматривается как знак дружбы и уважения) между Джулио Андреотти (экс-премьером Италии) и Тото Рииной?
— Что касается поцелуя, я в это верю с трудом. Правда в другом — на Сицилии много лет (примерно до середины 1970-х.— «О») жизнь была устроена так, что всем заправляли три человека: священник, сержант (представитель правоохранительных органов.— «О») и мафиозный босс. Сержант преследовал воров-бандитов, но не мафиози, потому что знал: те — на стороне порядка, и воспринимал их как порядочных людей.
— Потом был убит сенатор и друг Андреотти — Сальваторе Лима, и это, как считают многие, стало сигналом окончания мирного существования между мафией и государством. Первым об этом заявил судья-следователь Джованни Фальконе. И именно Фальконе вы начали давать показания. Расскажите, как вы решились нарушить закон молчания и стали «пентито» (раскаявшимся).
— Я решил сотрудничать со следствием в декабре 1991 года и намеревался дать показания доктору Фальконе. Он был не такой, как другие, настоящий. Я рассказал ему, что знаю о контактах мафии с государственными людьми, и назвал имена Бруно Контрадо (бывший агент спецслужб, впоследствии осужденный за связь с мафией.— «О») и Доменико Синьорино (прокурор, государственный обвинитель на «макси-процессе над мафией».— «О»). Фальконе ответил мне, что не может принять мои показания, так как у него теперь другая работа (он был переведен в Рим.— «О»), и за пару часов убедил меня рассказать все следователю Борселино.
— И?..
— Я повторил все доктору Борселино (в июле 1992 года Паоло Борселино допрашивал Мутоло несколько раз, последний — за два дня до того, как его машина была взорвана по приказу Тото Риины.— «О»). Прямо во время этого допроса Борселино позвонили, и ему пришлось удалиться на несколько часов (его вызвали в МВД для встречи с министром Никола Манчино.— «О»). Доктор Борселино вернулся взволнованным, я бы сказал, взбешенным — я запомнил, что он держал в руках сразу две зажженные сигареты. Следователь не вдавался в подробности, но я понял: на той встрече в министерстве ему стало ясно, что о нашем разговоре, который он считал глубоко секретным, там знали…
— Вы рассказали об этом эпизоде в ходе процесса о возможном сговоре между государством и мафией, начатого в 2014-м?
— Да, конечно, меня вызывали в Палермо, я там подтвердил, что такой сговор был. Больше того, сказал, что Паоло Борселино был убит, потому что имел сведения об этом сговоре.
— Почему вы стали сотрудничать со следствием? Почему порвали с Рииной? Вы испугались или раскаялись?
— Когда я стал давать показания доктору Фальконе, послаблений я у него не выпрашивал. И я не то что порвал с Рииной. Я просто сказал: баста. Мне и до ареста уже не нравились порядки, которые он заводил в мафии. Он нарушал всю мафиозную культуру, заставлял нас обманывать своих непосредственных командиров. Ну а уж когда он начал приказывать убивать жен и детей «раскаявшихся»… В общем, я не только сам стал давать показания, я пытался и других убедить сотрудничать со следствием.
— Риина открыто жил в Палермо и после потрясших Италию в 1992 году убийств и взрывов. Но в 1993-м его взяли, причем как-то очень по-будничному. Что изменилось?
— Его сдал Провенцано (Бернардо Провенцано по прозвищу «Трактор», унаследовавший у Тото Риины титул «крестного отца» Коза-ностры, арестованный в 2006-м и через 10 лет умерший в тюрьме.— «О»). Как я понимаю, за эту услугу его самого так долго оставляли на свободе и арестовали, когда он был уже совсем больным, так что это было похоже на акт милосердия.
— У вас есть идеи, где скрывается Маттео Денаро, которого называют нынешним главой сицилийской мафии?
— Я хорошо знал его отца, его самого знаю неважно. Но могу сказать: эти люди опасаются удаляться со своей территории, потому что надежная поддержка у них есть только там. Барделино (Антонио Барделино, экс-главарь неаполитанской каморры.— «О»), например, уехал в Бразилию, так там его и убили. Думаю, Денаро где-то на Сицилии.
— А может ли быть Сицилия без мафии?
— Я не представляю себе политики без мафии.
— Вы не показываете лицо. Боитесь за свою жизнь? Кстати, почему государство охраняет раскаявшихся мафиози?
— Есть особый закон, по которому государство охраняет «пентито». Фальконе разработал серьезную программу охраны свидетелей, вплоть до смены документов и выделения средств на открытие собственного бизнеса. Правда, я тут заметил одну вещь насчет того, как он действует… Знаете, пока я давал показания на мафиози, все было хорошо. Но как только начинали звучать имена политиков, кто-нибудь из депутатов обязательно предлагал этот закон изменить.
Когда я только вышел на свободу, охрана даже ночевала со мной, и не из-за опасения, что я убегу. Сейчас меня охраняют только тогда, когда я покидаю то место, где живу.
Я покончил с прошлым и хочу провести те годы, что мне остались, в вере и искусстве.
— А вас при этом не мучит совесть, не снятся кошмары?
— Да, это случается…
Источник: «Огонек»
https://www.kommersant.ru/doc/3480152?from=doc_relap